Стоит упомянутое училище прямо напротив конезавода, в нескольких минутах ходьбы. Здание маленькое и скромное, но внутри оказывается больше, чем снаружи. Черная лестница с коваными перилами, портреты орловских рысаков, написанные маслом, загадочный полумрак… Мы незамедлительно теряемся. Со второго (и последнего) этажа нам навстречу беспечно спускается парень лет двадцати в спортивной форме. Это Денис Самороковский. Он идет на пару по физкультуре и пока совершенно не подозревает, что станет нашим проводником, гидом и путеводной звездой на ближайшие несколько часов.

— Давайте пройдёмся, я вам всё тут покажу, — легко соглашается Денис пропустить последнюю пару, и мы отправляемся на прогулку.

Денис учится на первом курсе, на младшего ветеринарного фельдшера, но лошадьми не очень-то интересуется. Он честно признается, что его цель в обучении — получить «корочку», не сильно напрягаясь. Впрочем, Денис уже умеет ставить коровам уколы, да и с конями, кажется, «на ты». Мы проходим через пастбище, и он мимоходом треплет тяжеловоза с длинной гривой: «У-у-у, морда!».

— А как относишься к тому, что сейчас происходит с конезаводом, училищем? Есть какая-то шумиха? Гражданские инициативы, например? — допытываемся мы у Дениса.

— Всем уже всё равно, — отмахивается он. — И местным, и студентам, и мне тоже.

Однако всё равно всем, и в особенности студентам, было не всегда. В 2015 году учащиеся Хреновской школы наездников попытались проявить инициативу. Последствия этой инициативы распространились и на будущие поколения: периодически студентов собирают и разъясняют им «правила игры». На конезавод ругаться нельзя, вступать с ним в конфликты тоже, петиции писать — упаси боже. Якобы такие собрания стали необходимы после истории четырехлетней давности.

Именно в 2015 году студенты Хреновской школы наездников создали петицию о восстановлении конезавода после пожара. Активисты также упомянули, что завод доведен до чрезвычайно плохого состояния. Почти все студенты и бывшие ученики оставили свои подписи, а также экспрессивно высказывали мнение о состоянии завода в социальных сетях:

Петицию создала и распространила в сети бывшая студентка школы Анастасия Корневич.

 — Петицию я решила создать, потому что пожар для всех был, конечно, шоком. Хотя всё к этому шло: в деревянной конюшне, которая сгорела, работали обогреватели, курили студенты (рядом с лошадьми), она была в ужасном состоянии. Мне было страшно вообще, что и другие отделения могут сгореть из-за условий, и от завода ничего не останется. Помимо всего прочего сгорели ещё и мои личные вещи на довольно крупную сумму — около 50 тысяч рублей, в том числе седло, которое я покупала за 35. Естественно, конезавод возмещать ущерб не собирался.

Несмотря на то, что студентка преследовала благие цели, ей пригрозили, что диплом она может и не получить:

— Я создала петицию, и в течение пары дней она «набрала обороты»: обратили внимание СМИ, разошлась по группам «Вконтакте». Я была старостой группы, в основном это я мотивировала ребят на распространение этой петиции. Когда она набрала почти 3 тысячи подписей, учителя начали давить. Петиция получила большой общественный резонанс — мне звонила наш куратор, благим матом ко мне обращалась. Нам говорили, что мы подставляем кучу людей, организовывали собрания в Доме культуры, где нас призывали «не мутить воду». Через 3−4 недели с нами перестали хорошо разговаривать. В общих чертах нам сказали: «ребята, сворачивайтесь, иначе вы ничего не закончите, диплом тут не получите».

Анастасия отмечает, что отклик от людей был большой: внимание СМИ, сообщения от юристов, готовых помочь, но продолжать волну с петицией было уже страшно:

— Очень жалко, что во время всей этой кампании я там училась, и мне заткнули рот, можно сказать.

Страшно, по словам Анастасии, стало не только ей, но и вообще всем подписавшимся студентам:

— У нас все испугались. Ученикам запретили ходить на конный завод, только по заявлениям, которые подписывала начальник конного завода. Конечно, подписывала не всем. Из-за петиции был создан конно-спортивный клуб «Пегас», там были частные лошади. После шумихи с петицией меня перевели туда на практику.

Однако бывшая студентка отмечает, что, по ее мнению, запугивания исходили не напрямую от преподавателей школы:

 — Я думаю, что и преподаватели были за то, чтобы мы написали петицию, но их тоже, видимо, припугнули: конный завод, его начальница на тот момент, акционеры. Насколько я знаю, потом среди тренеров училища ходила фраза «все-таки не зря петицию написали». Потому что после пожара конюшню восстановили, отремонтировали её. Если бы мы не зависели так сильно от конного завода, то, я думаю, можно было бы добиться чего-то большего.

Руководству школы после подачи петиции и самому пришлось несладко. Первое письмо студентов, адресованное экс-губернатору Алексею Гордееву, вернулось обратно с формулировкой: «Дети лезут куда не надо». Второе отправляли уже президенту Владимиру Путину — результат тот же. Директору за активную гражданскую позицию подопечных, что называется, «надавали по шапке». В школе поняли: гражданская инициатива наказуема. Тогда и появились пары, на которых будущих коневодов пришлось обучать не работе с лошадьми, а смиренному молчанию: «На то, что видели, лучше закрыть глаза. И молчать. Дайте нам доработать и себе доучиться спокойно. Прессинг идёт сверху».

Студенты смиренному молчанию научились. После 2015 года никаких громких историй, связанных с гражданскими инициативами замечено не было. Вот только такие настроения у молодых людей появились (и негласно сохраняются) неспроста: местные жители считают, что раньше, как ни банально, было лучше. И дело не в том, что трава зеленее, деревья выше… Лошадей и сена больше.

За попытками в беседе с Денисом выяснить, а что же именно раньше было «лучше», мы дошли до «центра» деревни, главной достопримечательностью которого, видимо, был крупный сетевой магазин. Здесь-то в наш спор и вступил один из местных жителей Александр Одиночкин:

— То, во что превратился конезавод сегодня, — печальное зрелище. Нам, местным, не всё равно. Как может быть всё равно, когда в селе работы нет? Раньше Хреновской конезавод был настоящим градообразующим предприятием Слободы, её основа. Большинство жителей работало именно там, и за счёт этого завода развивалось всё село. А сейчас — сколько брошенных домов, участков… Обидно. Не знаю, может, кто-то руководство за хвост держит, не дает развиваться? По крайней мере, мы, местные жители, этого развития не ощущаем.

Среди жителей Хренового бытует мнение, что реально и полное уничтожение завода, ведь сейчас на нем активно развивается аграрный бизнес, а конный постепенно угасает, и именно с сельского хозяйства сегодняшний хозяин получает прибыль. К тому же, завод активно продаёт лошадей: раньше, по словам жителей Хренового, здесь было 1700 голов, а сейчас не насчитают и 300.

 — Я считаю, что, когда конезавод принадлежал государству, а не частному лицу, было намного лучше. Единственное, что радует — то, что Хреновская школа наездников по-прежнему жива и будет жить, и руководительница там хорошая, инициативная, — добавляет Александр.

Анонимные источники, близкие к училищу, подтверждают, что, когда Хреновской конный завод был государственным, он постоянно поддерживал школу. При частном владельце сотрудничество продолжается, но проблемы и недопонимание существуют:

 — Если в училище до этого работалось и жилось довольно-таки хорошо, туда говядину поставляли, конный завод её полностью оплачивал, дети жили «в шоколаде», то сейчас на заводе говорят: «У нас теперь будут рыночные отношения. Никакого мяса. Вы работаете, я за это вам буду платить. И вы мне платите за то, что приходите на практику». Раньше всё было, абсолютно всё было. Нужно брать начало двухтысячных, когда он ещё не был приватизирован. Завод и училище были одним целым. Студенты ходили туда, всегда была помощь. В тяжёлые девяностые все вместе с училищем жили. Студенты были там на всех работах абсолютно. Были востребованы, были там. Всегда было бесплатное мясо, пожалуйста. Сейчас коневодство заводу уже не нужно. И студенты не нужны. Нужны в других местах.

Однако, хоть и в редких вопросах, заводу без студентов всё-таки не обойтись. Например, есть такая процедура, как перегонка лошадей с одного пастбища на другое. На каждую лошадь нужен наездник, сами по себе они не переместятся. То есть нужны студенты.

Те же анонимные источники считают, что, если конфликт будет развиваться дальше, учащиеся могут уйти с практики на другие конные заводы, с которыми связи у школы есть: например, Чесменский, Брянский, Чувашский.

Местные жители считают, что инициатива держать конезавод в частных руках несостоятельна. Возможный выход — возвращение завода государству или под власть школы наездников, но, опять же, с государственной поддержкой.

За время продолжительной прогулки по Слободе под палящим майским солнцем мы почти успеваем расплавиться. К счастью, Денис, сжалившись, возвращает нас в прохладные стены школы наездников. Занятия на сегодня окончены — теперь учебное заведение полностью в нашем распоряжении. Поднимаемся наверх, чтобы поговорить с преподавателями. Но Денис с нами не прощается: «Я вас внизу буду ждать…».

В Хреновскую школу наездников учиться приезжают со всех уголков страны — Дальний Восток, Сибирь, Алтай. Некоторые поступают уже с высшим образованием. Юристы, дизайнеры, экономисты признаются: «Отучились для родителей, а теперь хотим для души». В профессии, правда, остаются далеко не все. Одни с головой уходят в семью, другие пугаются низкой зарплаты. Но те, кто жизнь без лошадей не представляет, продолжают свой путь «верхом»: например, едут работать на Центральный Московский ипподром, где, кстати, в последние годы выпускники Хреновской школы наездников востребованы. Преподаватели стараются лучших студентов туда направлять на практику. Но нужно быть готовым к тому, что пробиться в профессии удастся не сразу:

 — Один наш мальчик, Володя Кондратюк, который выпустился ещё в 2003 году, буквально года три-четыре назад стал появляться на экране, получать призы. Представьте, прошло 16 лет, прежде чем он как-то пробился. Он не женат, живёт на конюшне. Там, конечно, такие апартаменты, джакузи… Не у каждого в доме такое есть. Но он из тех, кто готов фанатично работать всю сознательную жизнь. Даже нас, преподавателей, поражают такие ребята. Должна быть сумасшедшая любовь к лошади, — говорит один их преподавателей.

Однако студентов, которые буквально жить в конюшне готовы, почти не осталось:

— У нас есть желание воспитывать настоящих профессионалов. Но у самих детей желания нет. На теоретических занятиях не нас слушают, а в телефонах сидят. Чего же им ещё нужно, когда вот он — живой объект? Мы теорию дали — тут же пошли и закрепили на лошади. Нам это непонятно, но мы за внимание студентов продолжаем бороться.

Заместитель директора по учебно-производственной работе Ольга Никитина нехватку по-настоящему влюблённой в коневодство молодёжи объясняет тем уровнем жизни, который сулит студентам профессия:

 — В конный спорт деньги вкладывают, а в испытание племенных лошадей — нет. Ребята просто понимают, что их ждёт дальше. Мне иногда звонят с больших ипподромов: «Дайте мальчиков». Я говорю: «А они у нас есть?». Когда парень выбирает профессию, понимает, что ему в дальнейшем придётся содержать семью. А как он на мизерную зарплату это будет делать? Поэтому остаются в профессии только фанатики до мозга костей. У нас есть первокурсник, парень из Сибири. Один среди 24-х девчонок. Он так сюда рвался, ему кроме лошадей ничего не надо. И я уже сейчас думаю: куда его отдать, чтобы он был востребован, чтобы ему было интересно. Вот в прошлом году четыре девочки уехали на Московский ипподром. Зарплата — 11 тысяч рублей. В Москве. Как жить? Но живут: на конюшне, никуда не ходят и едят через раз. Задаю вопрос: «Девчонки, какой смысл?». Одна из них отвечает: «А вдруг мне выпадет шанс?». Это и есть фанатик.

Преподавателям приходится балансировать между необходимостью обеспечить максимальный набор студентов с одной стороны и желанием предотвратить их разочарование в выбранном деле — с другой. Несмотря на все проблемы коневодства, в школе очень ждут тех, кто трудностей не боится и готов работать на улучшение состояния отрасли. Ольга Никитина мечтает — возможно, именно выпускникам Хреновской школы наездников это сделать удастся:

— Я честно говорю студентам, что ситуация очень тяжёлая. Стараюсь сделать так, чтобы у них не было лишних амбиций, а после — разочарований. Для меня важно, чтобы они понимали всё и сразу. Но и сама надеюсь на лучшее, и ребят воодушевляю: «Вы здесь находитесь в переломный момент. Возможно, именно на вас придётся подъем коневодства».

…Следуя за Ольгой Никитиной по старинной плитке, которой местами выложены полы школы, осматриваем пустынные аудитории. В одной из них нас поджидает ещё один плод студенческой инициативы — правда, 60-х годов прошлого века. Именно тогда ребята сами выварили кости павшего орловского рысака и собрали его скелет. На нём теперь и преподают в школе «биологию лошадей».

Мы с интересом рассматриваем четвероногого слугу просвещения, а замдиректора училищем тем временем устраивает для нас мини-экзамен:

— Обычно я студентам задаю провокационные вопросы по этому скелету. Например, как я определила, что это жеребец, а не кобыла?

— Ну, он большой… — прикидываемся мы экспертами в строении лошадей.

— И кобыла большой может быть.

— А может, толщина костей другая?

Ольга Никитина, улыбаясь, протягивает указку к челюсти некогда резвого рысака:

— Клык. У кобылы нет клыков. Хотя сейчас такое иногда встречается. Считается, что клыки бывают у кобыл более норовистых и жёстких.

…Попрощавшись с Ольгой Никитиной, направляемся к выходу. Здесь, оказывается, всё это время нас ждал Денис: «Ну, я же пообещал». Выходим на улицу, пытаясь по полочкам разложить в голове всё, что узнали о школе, заводе, Слободе. Денис осторожно прерывает молчание:

— Ну что, решили? Поступать будете?

Вопрос повис в воздухе. Мы не сразу бросились разъяснять цель нашего приезда, а почему-то и правда задумались: а может, сюда? К лошадям?

Проверять, возможно ли добиться восстановления завода, невзирая на прессинг и приказы молчать? Возможно ли сохранить и приумножить национальное достояние России, невзирая на «убыточность» его содержания? Возможно ли дерзнуть поднять коневодство, невзирая на трудности, которые поджидают молодых наездников на этом пути?

Величественный скелет жеребца, обитающий в кабинете № 2, широко улыбается, демонстрируя ответ: возможно. Стоит только отрастить «клыки». И про сердце не забыть. Такое, куда даже самый большой орловский рысак поместиться сможет.

— Все приезжают на экскурсии с одной целью — увидеть то, что было создано более двух веков назад. Ведь на сегодняшний день пластиком и бетоном никого не удивишь. По законодательству капитальный ремонт невозможен, так как это территория памятника, но мы поддерживаем порядок и санитарные нормы. Масштабная реконструкция комплекса зданий будет стоить примерно порядка сотни миллионов. Сохранение архитектурного «ансамбля» прошлых лет влечёт за собой серьезные затраты, — говорит исполнительный директор конезавода Роман Перфильев.

Государственную поддержку конный завод имеет, но минимальную и недостаточную. От Минсельхоза России идет дотация на племенную матку, но это покрывает 10−15% от всех затрат на содержание. У жеребят нет тех самых подкормок, которые им нужны, нет должного ухода за матерями после их рождения, опять же, так как не хватает денег. Для того, чтобы финансовая ситуация изменилась к лучшему, говорит Роман Перфильев, нужно цену жеребенка сделать выше, чем его себестоимость. При рождении на него потрачено уже 40 тысяч рублей, по исполнению года стоимость увеличивается до 120 тысяч рублей, но годовалого жеребенка не продают. Двухлетний жеребенок обходится уже в около 280 тысяч рублей, трехлетний — в 360 тысяч рублей, а конный завод продает их за 100—200 тысяч рублей, что «чисто экономически невыгодно».

С подготовкой хреновских «спортсменов» для выступлений также есть сложности. Ежедневно до пяти вечера необходимо провести все тренировки с лошадьми. Сложность в том, что это самое жаркое и трудное время для них. Нужно успеть вернуть их в стойло к вечернему кормлению. Как рассказывают работники, раньше на частной конюшне можно было выбирать самим время для тренировок, но так как это конный завод, то тут никто ждать твою лошадь, чтобы покормить, не будет.

Другая проблема связана со снижением характеристик породы. Сейчас орловские рысаки не выступают в Европе, так как они «намного тише» французских и американских, говорят на конезаводе. В этих странах селекция лучше, ведь она всегда велась в одном направлении — на резвость. В России все в одном «флаконе» — на резвость и экстерьер одновременно. По словам Романа Перфильева, главная задача конезавода — не селекция резвости, а именно сохранение рысистой породы.

 — В 1935 году наш орловский рысак Улов стал самым резвым среди европейских рысаков и поставил новый рекорд, — рассказывает главный зоотехник Ольга Агалакова. — Вообще, во времена СССР орловские рысаки часто участвовали во всемирных конных играх, «конкурсах красоты». Их перестали вывозить в Европу, потому что это стало дорогим удовольствием, в то время как другие породы уже успели занять эту нишу. Конечно, можно пытаться завоевать европейский конный рынок, но для этого необходимы большие вложения. 

Орловский рысак — это закрытая порода, являющаяся брендом России, поэтому ареал ее разведения — только наша страна. Сейчас на заводе есть 250 орловских рысаков и 15 тяжеловозов, которые используются в хозяйстве — вывозят навоз, подвозят корм. Хреновской конный завод занимает лидирующие места в Воронежской области и даже в России по количеству кобыл, их здесь 77.

Как рассказывают на заводе, их лошадей приезжают покупать, в основном, из центрального района страны. Все зависит от расстояния. Везти лошадь из Хренового на Алтай или в Сибирь очень накладно. От 70 до 150 тысяч рублей в этом случае стоит перевозка, почти как и сам рысак.

Для большого спорта международного уровня сами россияне предпочитают покупать заграничных рысаков. Речь идет именно об олимпийском виде спорта, конкуре. В нашей же стране есть Кубок России, на котором выступают абсолютно все лошади, есть и просто племенные испытания лошадей для совершенствования породы.

— 20 лет существовали партнерские отношения у конезавода с французами. Мы везли за границу орловских рысаков участвовать в заездах в Париже, а российские коннозаводчики на льготных условиях покупали там французских рысаков. Но по окончанию контракта его продления не последовало из-за финансовых трудностей во Французской ассоциации коннозаводства. Ведь для победителей были необходимы и призовые суммы, та же перевозка. Денег на это из-за кризиса не оказалось, — рассказывает главный зоотехник.

Самыми популярными породами у коневодов в России являются: американская рысистая, орловские рысаки, чистокровная верховая, но их в основном покупают в Англии и Америке, потому что они более резвые для скачек. Сейчас возрождается ахалтекинская порода в Ставропольском конном заводе, арабская лошадь, тяжеловозы, буденновская порода (в Ростовском). Пользуются спросом для спорта тракененские, ганноверские лошади из Калининградской области и Подмосковья. Шотландские пони популярны, так как их выгодно содержать: они мало едят и могут приносить доход от катания детей.

В Хреновском конном заводе есть много отличившихся в спорте рысаков. Например, Заветный — настоящая звезда конезавода и действующий чемпион. Длительное время рысак участвоал в бегах на Центральном московском ипподроме и почти всегда был первым.

Некоторые наездники, когда видели, что он участвовал в забеге, просто снимались с соревнований, потому что обогнать его было просто невозможно.

У рысака есть европейский стандарт, когда молодой жеребец должен за определенное время пробежать самый первый забег — это одна миля (1600 метров). Заветный уже будучи старым конем, в свои девять лет (как 50 лет человеку), пробежал это расстояние так быстро, что до мирового рекорда не хватило лишь 1 милисекунды.

Сейчас коневодство — не основная сфера деятельности конного завода, помимо него активно развивается растениеводство и молочное животноводство, это собственно, то, что позволяет «выживать», выделяя какие-либо средства на существование рысаков. Конезавод пытается организовать, прежде всего, сельский туризм, наладить отношения с районной администрацией и Хреновским училищем. Для последнего завод, по словам директора, предоставляет лошадей студентам для конкура, обучения, заездов. В свою очередь, говорит директор, и студенты не «отказывают в какой-либо помощи конезаводу, чаще всего, в кормлении».

— На заводе работают увлечённые своим делом люди, они любят лошадей. К сожалению, сейчас конный бизнес, мягко говоря, оставляет желать лучшего. На сегодняшний день нашей основной задачей является сохранение и воспроизводство племенного коневодства. Поэтому я бы не назвал это чистым бизнесом, — комментирует директор конезавода.

На конезаводе говорят, что будут рады помощи волонтёров. «Хотелось бы видеть помощь в виде информационной деятельности — популяризации сельского туризма. Ведь люди действительно остаются под большим впечатлением от увиденного и услышанного, здесь помимо экскурсии по заводу, есть интересный экскурс в историю России», — говорит директор конезавода.

На завод часто приезжают люди с заболеваниями для того, чтобы попробовать так называемую иппотерапию, один из видов нетрадиционной медицины. Лошади чувствуют это и ведут себя с ними совсем иначе.

— Красота рысистой породы несравнима с другими. Вообще, лошади обладают положительной энергетикой, очень преданные. Кстати, они те еще «вымогатели», любят выпрашивать еду. Наши лошади приспосабливаются к экскурсиям, могут и головой потереться, и на спину лечь, да всё что угодно выдумают. У нас есть знаменитый Попрёк, который поет песни туристам, но «бесплатно» он не работает, — шутит Роман Перфильев.